Стихи о жене Цзяо Чжун-цина, или Павлины летят на юго-восток.

( Песня Юэфу эпохи династии Хань)

Перевод Ю. К. Щуцкого и Б. Б. Вахтина.

В период Цзяньань ( 196 – 219 гг. до н. э.), конца правления династии Хань, в Люйцзянфу жена мелкого чиновника Цзяо Чжун-цина из рода Лю была изгнана свекровью из дома мужа и дала клятву никогда вторично не вступать в брак. Когда семья всё же принудила её к этому, она бросилась в реку и утонула. Чжун-цин узнал о её смерти и повесился на дереве в своём дворе, люди того времени сокрушались о них и сложили стихи.

Павлины летят на юго-восток.

Летят и опустятся... Путь их далек...

« В 13 лет я ткала лучший шёлк,

В четырнадцать лет кроила я платья,

В пятнадцать научилась я играть

На звучной двадцатитрёхструнной цитре.

В шестнадцать я читала наизусть

Предания, поэмы и каноны,

В семнадцать стала вашей я женой.

И вот живу я в скорби постоянной.

Все дни напролет я тоскую о вас:

Всегда от меня вы спешите в приказ.

Но вам я верна и храню свое чувство,

И в горнице вашей наложницы пусто.

Мы редко встречаемся с вами. И вот –

Спешу я к станку, лишь петух пропоет,

Неведом мне даже отдых ночной...

Целых пять ли наткала я в три дня,

Но все же свекровь невзлюбила меня.

Она не за лень невзлюбила меня,

Но трудно в семье вашей быть мне женой...

Наложницей вашей нельзя помыкать!

И раз ничего не могу я вам дать,

Решила сказать я свекрови самой,

Что надо бы мне возвратиться домой».

***

Как только Чжун-цин услышал о том,

Он матери молвил, войдя в ее дом:

« Мне с детства удачливым быть не дано.

Но, к счастью, я встретился с этой женой.

От лет совершенных она мне супруга.

До смерти мы с ней не покинем друг друга.

И вам мы служили не больше трех лет,

Ведь это еще не долго, не долго!

Не в силах забыть я веления долга!»

И тот час же мать отвечала ему:

«На мелочи эти смотреть ни к чему!

Она нарушает закон и обряды,

Всегда и во всем она своевольна.

Посмеешь ли ты поступить самовольно?

У наших соседей от нас на восток

Живет Цин Ло-фу – их примерная дочь.

Никто красотой с ней сравниться не мог.

Тебе в сватовстве я решила помочь.

А эту жену поскорее прогнать

Из нашего дома велит тебе мать».

С глубоким поклоном ей сын отвечал:

« Я падаю ниц, но осмелюсь сказать,

Что если жену вы хотите прогнать,

Я в жизни своей не женюсь на другой!»

Едва то услышала мать и, рукой

Ударив по креслу, сказала в сердцах:

« Мальчишка, напрасно отбросил ты страх!

Ее защищать предо мною не смей!

Не жди справедливости больше моей.

И слушать не стану я дерзких речей!»

***

В молчании он поклонился двукратно

И тотчас к жене возвратился обратно.

Хотел он жене обо всем сообщить...

Рыданья мешали ему говорить.

«Я сам не гоню тебя, о жена!

Меня принуждает лишь мать одна.

Побудь до отъезда немного у нас,

А я ненадолго отправлюсь в приказ.

И скоро к тебе я приеду назад,

Чтоб бросить последний прощальный взгляд.

Ты сердце свое успокой, не грусти.

Старайся советы мои соблюсти».

Сказала в ответ молодая жена:

«Такая цветистая речь не нужна.

Весна началась в тот год, когда

Из нашего дома пришла я сюда.

Но чту я свекровь и покорно служу ей,

Всегда за собой упорно слежу я.

И ночью, и днем тружусь я усердно.

Мне страшно... И горечь моя непомерна!

Но раз вы сказали, что я невиновна,

Что я ей служу, чтобы милость снискать,

Прогонит она меня безусловно...

И вам не удастся меня провожать!

Рубашка моя расшита шелками,

В них красок лучи рождаются сами.

И полог мой алый, прозрачный и чистый,

В углах у него благовонья душисты.

Полны моих семьдесят новых ларцов

Зеленых, лазурных и синих шелков.

Не правда ли вещи мои превосходны?

В них можно всегда найти что угодно.

Я вами забыта – они не нужны!

Они не подходят для новой жены.

Но если уж больше не свидеться нам,

Пусть все эти вещи останутся вам.

Пусть вас утешают они всегда,

Чтоб вы не забыли меня никогда».

***

Петух уж пропел. Наступила заря.

Жена молодая надела наряд.

«Возьму только платье из ярких шелков,

Оставлю четыре иль пять сундуков.

Надену я на ноги туфли из шелка,

Горят драгоценные гребни над челкой,

И льется по талии шарф мой белый,

Серьгами в ушах луна заблестела,

А пальцы мои цвета свежего пня,

И киноварь точно во рту у меня.

Я легкой и стройной походкой иду

И в мире подобной себе не найду...

К свекрови зашла я поклон положить,

Она все не может свой гнев подавить...

Когда я еще ребенком была,

То в дикой и грубой деревне росла.

Ученью никто не помог моему...

Неловко мне жить в богатом дому.

В достатке у вас я жила и в чести,

Но ваших попреков мне не снести!

Обратно домой уезжаю сейчас,

Запомню я труд мой тяжелый у вас.

Расстаться с золовкой... (ее не забыть!)

И слезы мои, как жемчужная нить!

Когда я невестой вошла в вашу дверь,

Золовка ходить, не держась, не могла.

Когда же меня изгоняют теперь, –

Золовка почти до меня доросла.

Ухаживать будет она за свекровью,

Мой долг за меня выполняя с любовью.

Седьмого и двадцать девятого дня,

Резвясь на свободе, пусть помнит меня»!

Вот вышла она, поднялась в колесницу,

И слезы потоками начали литься.

***

Чжун-цин на коне поджидал впереди.

Повозка жены была позади.

Вот грохот повозки ее прозвучал.

У въезда на тракт он ее повстречал,

С коня соскочив, он приблизился к ней

И тихо, склонившись, промолвил жене:

«Клянусь никогда не расстаться с тобой!

Ты только на время вернешься домой.

Теперь ненадолго я съезжу в приказ,

Но вскоре ты снова будешь у нас.

Я небом клянусь не забыть ни на час!»

Жена молодая сказала ему:

«Я вашу заботливость сердцем приму.

И если удастся склонить вам мать,

Быть может, смогу я и вас увидать.

Так будьте же твердой и крепкой скалой!

А я буду гибкой прибрежной травой!

Она точно шелк: ее не порвать,

Скалу невозможно с места поднять...

Мы дома со старшим братом живем.

Жесток и суров он, как яростный гром.

Боюсь я, что он не поймет меня,

И будет тоска моя жарче огня».

Простились... полня состраданья до гроба,

Великой любовью охвачены оба.

***

К отцовскому дому она на пути,

Лица на ней нет, ей стыдно войти.

Мать даже руками всплеснула невольно:

«Кто б мог угадать твой приезд самовольный?

Тринадцати лет тебя ткать я учила,

В четырнадцать лет ты платья кроила,

Пятнадцати лет ты на цитре играла,

Шестнадцати лет ты обряды узнала,

Женою ты стала семнадцати лет,

Зачем же теперь нарушаешь обет?

Какая вина? Какая беда?

Зачем ты сама возвратилась сюда?»

И матери робко сказала Лань-чжи:

«Не могут меня ни в чем упрекнуть».

И сжало страданье матери грудь.

Дней десять прошло лишь с ее приезда,

И сваху послал начальник уезда.

Сказала: «Есть сын у начальника третий,

Воспитанный тонко, единственный в свете.

Едва восемнадцать минуло ему –

Речист он, талантов имеет он тьму.

И тот час же молвила дочери мать:

«Ты можешь согласье ему передать»

Но дочь отвечала, рыданья тая:

«Как только домой поехала я,

Приказано было мне мужем моим

Поклясться, что мы не разлучимся с ним.

Когда б я от клятвы моей отступила,

То вряд ли людей бы других удивила.